Воспоминания о приюте в Саратове

Приволжское книжное издательство. 1999. С. 163 - 164). «В 1944 году в газете «Литература и искусство» появилась заметка о приобретении Руслановой на свои средства батареи артиллерийской миномётной техники для передачи Н-скому гвардейскому миномётному полку. Нужны ли здесь комментарии?». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // Н. Смирнова. «Русланова – это русская песня». С. 79). «Как-то в начале войны мы приехали в Саратов. Когда выпало свободное время, Лидия Андреевна пригласила несколько человек из тех, с кем дружила, прогуляться по городу. - Дети мои, - сказала она, - пойдемте, посмотрим на приют, где я воспитывалась,…Мы долго ходили, она всё приглядывалась, а по дороге рассказывала нам о том, как жила в приюте. Никто её не навещал, и только бабка одна, которая ходила к своим внукам, одаривала её иногда гостинцем. Зимой она приносила ей кисель… в платке. Он был замёрзший, а пока его развязывала, снова расплывался. - И всё-таки я успевала его съесть, - ещё и теперь радовалась Русланова, - и как ж он был вкусен! Когда мы поняли, что самостоятельно ничего не найдём, решили спросить…Женщина начала нам объяснять… - Как же всё-таки дойти туда, я не поняла? – ещё раз спросила Русланова. - Какая же ты бестолковая, - подосадовала женщина. - В моём возрасте это бывает голубушка, - виновато -  шутливо оправдывалась Русланова.…Но мне было обидно, что женщина так несправедливо говорила с Лидией Андреевной. Я догнала её и сказала, что не следовало бы так грубо говорить, ведь это же Русланова. - Что вы! – всплеснула руками женщина. – Как же это я её не узнала! – И бросилась, было почему-то мне целовать руки. А потом побежала к Руслановой, встала перед ней на колени, поцеловала её пальто и всё приговаривала: - Ты наша гордость! Ты наша гордость!». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // А. Ревельс. «Штрихи к портрету». С. 201- 202). «И народ любил певицу, думаю, не только за открытость, щедрость, но и потому, что она никогда не сфальшивила, не изменила насильно ни одной интонации звучания народной песни – она её по-своему совершенствовала, но никогда не приспосабливала к моде, не лишала черт подлинной народности. Человеком она была таким же открытым, общительным. Об этом ходит много самых разных анекдотов, теперь уже превращающихся в легенды. Сама Лидия Андреевна рассказывала мне такую историю. Это было во время войны – она выступала в прифронтовом госпитале и возвращалась в отведённое артистам место отдыха. Одетую в телогрейку и повязанную платком – дело шло к зиме, - её нельзя было отличить от местных жителей. Идёт и видит: на поляне трое бойцов крутят патефон и слушают её «Липу вековую».

 - Отдыхаете? – спрашивает.

 - Не, мы на посту.

 - На посту, а патефон крутите.

 - Не твоё дело, тётка, проходи.

Русланова видит, что ребята её не узнают, и уж тут никак не может упустить случая разыграть их.

 - А кто же это поёт у вас?

 - Ну и тёмная же ты, тётка! Это поёт знаменитая Русланова. Неужели не слыхала?

 - Как не слыхала, когда я и есть Русланова.

 Тут они подняли её на смех. Когда они поутихли, она серьёзно сказала:

 - Не верите – могу документ показать.

 - Да документ у тебя, может быть, фальшивый.

 - Ну, тогда голос настоящий.

 – И она запела ту же «Липу вековую». Бойцы так и остолбенели. Уж потом извинялись, извинялись. И вместе хохотали.

У Руслановой было какое-то особое умение просто и естественно заговорить с любым человеком, сразу найти нужный тон – она делала это так же легко, как и вступала в песню. Как-то раз после одного фронтового концерта к ней подошёл генерал Владимир Викторович Крюков и предложил прогуляться, пока на позиции затишье. Они пошли, разговаривая о том, о сём. Вдруг генерал остановился и прислушался, прервав собеседницу на полуслове.

 - Тише, послушайте…

 - Ничего не слышу.

 - Ребёнок плачет, девочка…

 - Показалось.

 - Нет, нет, плачет.

Действительно, где-то далеко-далеко, за линией фронта, можно было не столько услышать, сколько догадаться, что плачет ребёнок. Но как мог этот человек, привыкший к грохоту войны и среди оживлённого разговора, уловить этот едва слышимый плач? - У меня дочка в Ташкенте… одна… совсем маленькая.… Так тоскую о ней. Русланову поразил тон, каким были сказаны эти слова. И она вдруг, неожиданно и для него и для себя сказала: - Я выхожу за вас замуж. - Не верю этому! – воскликнул Владимир Викторович и опустился на колено поцеловать ей руку. Через некоторое время они действительно стали супругами, и в один из перерывов в своих выступлениях Лидия Андреевна поехала в Ташкент и забрала девочку, которая сразу поверила, что она и есть её родная мать. А матерью она оказалась удивительной – ласковой и строгой, разумной и всепрощающей.…Думаю, что не каждой и родной матери напишут в разлуке: «Дорогая мамочка, вдали от тебя мне так печально и так не хватает твоих мудрых советов и твоей доброй ласки»…То, что она с солдатами дошла до Берлина и пела на ступенях рейхстага, - это, с одной стороны, факт удивительный, поражающий, а с другой стороны, такой для неё естественный, что сейчас, когда он стал достоянием истории, думаешь, что иначе и быть не могло. Да, она вдохновляла солдат своими песнями, но и сама вдохновлялась их подвигами, чувствовала себя частицей русской армии, как и частицей русского народа…Ее, любили. Города стояли в очередь на её концерты. Она выходила на сцену и отдавала себя людям – в любом зале, в Консерватории, в Зелёном театре Парка культуры, где её мощный голос не нуждался в микрофоне, в цехе завода – и каждый звук её сердца находил отклик в сердцах людей». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // Ф. Мишин. «Вечно живой голос». С. 173 - 177). «Зимой 1942 года мы были в Ташкенте. Здесь находились чуть не все московские артисты. Выступали много. Главным образом для бойцов, которые отправлялись на фронт. Концерты проходили часто в нетопленных помещениях. Тем, кто в плотных костюмах, - ничего. Но мы танцевали спортивные танцы почти ни в чём. Страшно даже подумать, как сбросить с себя пальто, платок и остаться в купальном костюме. Я поплакалась, было, Лидии Андреевне в надежде на её сочувствие. Но она вдруг рассердилась и пристыдила меня: - Тонька, что ты говоришь! Как же они там, на фронте, днями в окопах! А ты не можешь три минуты пробыть в лёгком костюме. Пристыженная, я сбросила с себя тёплые вещи и выскочила на сцену. А потом смотрю – Русланова выступает в газовой кофточке, и пар валит у неё изо рта. После этого она простудилась и чуть не сорвала голос. Я было начала ей выговаривать, но она мне ответила: - Смотрю на ребят – глаза у них такие жадные, словно вырывают песню из сердца. Про лёгкую одежду и простуду она даже не обмолвилась». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // А. Ревельс. «Штрихи к портрету». С. 202 - 203). «…сама Лидия Андреевна вспоминала так: «Однажды мне пришлось ехать с бригадой артистов на грузовой машине на передовую линию фронта с концертом. Машина неожиданно остановилась, а на обочине сидели два солдата, один был с перевязанной рукой, у другого забинтована голова, и слушали пластинку, заведённую ими – старую русскую песню «Меж высоких хлебов…». Мы подошли. Я спросила: «Что ж вы, ребятки, такую грустную песню под Новый год-то завели?». Они говорят: «Это прекрасная песня. Если б вы знали, как мы любим эту песню, и артистку эту». Я улыбнулась, сказала: «Артистка-то, чего, вот я, вся тут». – «Но, а Вы при чём тут?». – «Как при чём? Я же Русланова и есть». – «Ну, ну, - сказал боец, - какая же Вы Русланова, вон, с грузовика сошли. Русланова разве ж поедет на фронт на грузовике». Я говорю: «Сейчас делают все, что нужно. Нужно – и на грузовике поедешь, нужно – и пешком пойдёшь. Ведь война, миленькие». Он говорит: «Эка, кому нашла объяснять. Как видишь, мы тоже принимаем в ней некоторое участие. У нас тут госпиталь недалеко. Я сказала: «Так вот, ребятки, я и есть та Русланова». – «Да не может быть!» - бойцы вскочили, одёрнули курточки, поздравили нас с наступающим Новым годом и сказали: «Да неужели Вы Русланова? Можно  мне вас поцеловать?». Я сказала: «Да я вас сама с удовольствием расцелую, милые вы мои! Самые родные, самые близкие, вы мне как дети дороги! Что ж, вы ранены?». – «Да вот нас тут, лёгкая рана… Мы легко ранены, нас прислали немножко поправиться. И опять в бой». Я пожелала ребятам самого главного, да и они мне того же пожелали: это – Победы, и Победы, и Победы! Мы уехали, и долго передо мною блестели глаза молодых юношей. И как хотелось мне вложить в них силу моей Родины, чтобы победить врага. И мы были уверены все трое, что победим врага». (С пластинки «Говорит и поёт Лидия Русланова», запись 1970 года)».    (Владимир Вардугин «Легенды и жизнь ЛИДИИ РУСЛАНОВОЙ». Саратов. Приволжское книжное издательство. 1999. С. 165). «С Лидией Андреевной Руслановой, человеком необыкновенной простоты, таланта и обаяния, мне посчастливилось встретиться дважды: первый раз – в расцвете её славы, в 1942 году, когда она выступала перед солдатами воинской части, в которой я служил и руководил армейским ансамблем песни и пляски, и второй раз – через много лет, в 1965 году, в Центральном доме работников искусств. Так случилось, что в ЦДРИ я оказался рядом с Лидией Андреевной за столом президиума. Никогда до этого мне не приходилось сидеть рядом с этой выдающейся русской певицей, чья популярность была повсеместной, и я, преодолев свою робость, стал рассказывать ей о том далёком концерте в нашей войсковой части. Концерт проходил в одном из запасных полков, и солдатам предстояло на следующий день отправляться на фронт. Перед артисткой сидели молодые, в подавляющем большинстве ещё не «нюхавшие пороха» ребята. Лидия Андреевна всем своим существом, всем своим женским сердцем чувствовала и знала, что, может быть, для многих ребят это последний в их жизни концерт. Ведь завтра – в бой. И она пела с таким подъёмом, с таким огромным чувством и темпераментом, что я, как и все, был потрясён и буквально ошеломлён и заворожен её неповторимым искусством. Концерт проходил летом, на большой поляне, заросшей ромашкой и клевером. Вокруг шумели молодой листвой нежные русские берёзки. У края опушки стоял грузовик с опущенными бортами, превращённый в сцену. И на этой импровизированной эстраде пела выдающаяся русская певица. Не было там привычных теперь микрофонов и усилителей, не было прожекторов, занавеса, но было удивительное, большое искусство, которое не могло никого оставить равнодушным. Перед приездом артистки в нашу часть было много разговоров, высказывались различные мнения о Руслановой, порой самые противоположные. И у меня в ансамбле нашлось несколько человек, которые не любили её исполнительскую манеру и стиль. И когда начался концерт, я стал наблюдать за ними и их реакцией. Должен сказать, что даже эти ярые «противники» Руслановой уже после третьей песни стали неистово хлопать в ладоши и кричать «браво». Стоял погожий солнечный день. На стареньком «ЗИСе» стояла русская женщина, лёгкий ветерок колыхал её строгое русское платье и цветной платок, а она делала чудо. Какими гранями расцвечивала певица песню, какими точными штрихами, экономными и в то же время разнообразными средствами она пользовалась при исполнении! И песня становилась уже не просто песней, а вырастала в драматургическое произведение, в котором слышались и скорбь народа, и его безудержное веселье, и его любовь к Отчизне, своей земле. После концерта ей долго аплодировали, буквально засыпали букетами тут же собранных полевых цветов. Потом был скромный солдатский обед, во время которого Лидия Андреевна спела ещё несколько песен. Конечно, таких выступлений у неё было сотни, похожих и не похожих друг на друга, - тысячи лиц огромное количество впечатлений, разные города и концертные площадки…». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // В. Левашов. «Она пела без микрофона». С. 228 - 229). «В Ташкент Лидия Андреевна приезжала и ранее – зиму 1941-1942 годов пережила там, выступая в госпиталях. Путь в Узбекистан и из Узбекистана в Москву лежал через её родной город – Саратов. Осенью 1993 года, - кажется, в сентябре, - к нам в редакцию художественной литературы Приволжского книжного издательства пришла маленькая, сухощавая женщина, одетая небогато, но опрятно. Застенчиво представилась: «Клавдия Ермолаевна Суслова». Принесла она небольшую подборку стихов своего покойного мужа – замечательного русского поэта Фёдора Григорьевича Сухова. Живёт она в Энгельсе, там когда-то гостил и Фёдор Григорьевич. Некоторые стихотворения его не публиковались, хранились у неё. Попросила посмотреть, быть может, в какой-нибудь сборник подойдут. Мы разговорились. На столе у меня лежали пластинки Лидии Андреевны Руслановой: в Саратове в скором времени должен был состояться Поволжский конкурс молодых исполнителей народной песни, И я готовил к печати брошюру о жизни певицы, - для участников конкурса.

 - А я была на концерте Руслановой, - заметила Клавдия Ермолаевна.

 - В 1963 году?

 - Нет, в 1942 году.

 - А разве Лидия Андреевна приезжала в 1942-м к нам?

 - Да, приезжала.

 - А где концерт был?

 - В кинотеатре «Ударник».

Тогда я нес тал подробно расспрашивать о том далёком концерте, а собирая материал для этой книги, навестил Клавдию Ермолаеву в её уютном домике на улице Пушкина, в центре города Энгельса. - Да, - подтвердила она, - я видела Русланову в Саратове в 1942 году. Когда? Весной, ещё снег лежал, где-то в марте, помню, холодно было. На мой вопрос, не подведёт ли её память, быть может, не в том году, а раньше или позже побывала Русланова в нашем городе, Клавдия Ермолаевна, развеяв мои сомнения, ответила: - У меня ещё паспорта не было. Мы девчонками в кино ходили, и вот их пустили на сеанс иностранного фильма, а я маленького росточку, так мне пришлось показывать комсомольский билет: шестнадцать лет мне в августе исполнилось. А Русланова выступала в «Ударнике» весной 1942 года. Перепутать я никак не могу: в 1941 году поступила на курсы киномехаников, а на концерт Руслановой попала, потому что шла в «Ударник» на практику, в «Ударнике» учили нас фильмы крутить. Курсы я закончила в 1942 году. Наше общежитие находилось на Цыганской улице, - как она сейчас, Кутякова называется? И вот мы с подружками пошли в «Ударник», а там люди собрались в фойе, сейчас, говорят, артисты выступать будут. - И вы пошли в зал?- Нет, Лидия Андреевна пела-то и не со сцены, а прямо перед входом в зрительный зал. Пела  под гармошку. Помните: я тогда вам говорила, что я даже запомнила один куплет из песни о танкистах. Потом никогда не слышала её, может быть, Лидия Андреевна экспромтом сочинила её. Когда на фронте выступала у танкистов. И Клавдия Ермолаевна продекламировала врезавшиеся в память на всю жизнь стихи из песни Руслановой:

 «Ой, танкисты под гармонь запели,

Даже ветер, слушая, затих.

Пальцы от железа огрубели,

Но гармошка слушается их».

 - Лидия Андреевна одна выступала?

 - Нет, ещё кто-то, но кто – не помню. Русланова знаменита была, её нельзя было не запомнить.

 - А как она была одета? В военной форме?

 - В полушалке – это я точно помню. И, кажется, в русском сарафане. Она не только пела, но и рассказывала, как они, артисты, с кем она выступала, на фронт к бойцам ездили, - Саратов в те дни уже прифронтовым городом становился, немцы к Воронежу подходили. Весёлая, общительная была, отвечала на вопросы публики, которая тут же, в фойе на вопросы публики, которая тут же, в фойе кинотеатра собралась.

 - Концерт днём, вечером был?

 - Не то чтобы вечером, а так, уже смеркалось, часа в четыре дня. Тогда днём в «Ударнике» «крутили» фильм «Волга - Волга», а вечером – «Светлый путь». Я-то в киномеханики подалась, потому что очень артистов любила. В войну  у нас МХАТ в эвакуации был, знаменитости играли. И вот повезло же – Русланову увидела. Потом, когда сама стала крутить фильмы, перед картиной всегда показывали киножурнал. Один из киножурналов назывался «Концерт – фронту».