О первой встрече

Народ расходился, служба кончилась, и мы очутились в глубине храма, за алтарём, там, где собирался хор. У стены стояла девочка моих лет, темноволосая, аккуратно остриженная, в скромном ситцевом платьице. - Ну, подай руку сиротинушке! – сказал мне Евстигнеев, не отличавшийся особой деликатностью. – Да ещё приложи полтинник: ей на конфеты, а то их в приюте этим продуктом не балуют! Дед незаметно дал мне в карман серебряную монету, и я, почувствовав это, сказал девочке:

 - Здравствуйте.

 Она ответила:

 - С добрым вам днём, кавалер! Дед толкнул меня в спину, и я подал девочке полтинник, но сказать больше ничего не мог. Она выручила меня:

- Спасибочки, господа хорошие, - это нам на ириски.

- Ну, буде! – сказал Евстигнеев. И мы ушли. Так закончилась моя первая встреча с этой девочкой, ставшей впоследствии Лидией Андреевной Руслановой». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // И. Прут. «Мы были большими друзьями». С. 122 - 124). «Сама Лидия Андреевна вспоминала: «Однажды я пела, распелась. Вдруг открывается дверь, входит какой-то господин и хозяин. Сразу спрашивает: «Кто это пел?». Все молчат, Ия молчу. Потом ещё раз спросили: «Кто пел?». Я испугалась, боялась, что накажут работниц и говорю: «Это я пела!». Он подошёл, сказал: «Хорошо поёшь, девочка. А кто тебя учил петь?». Я говорю: «В детском приюте меня регент учил». – «Та-а-к, ну-к, пойдём к хозяину, вот сейчас к роялю». Я пошла с ним. Он подошёл к роялю, попробовал мой голос и сказал: «Прекрасный голос, поставленный. Молодец! Я возьму тебя учить к себе». Я очень обрадовалась. Он подарил мне ботинки. И я пошла туда к нему учиться». (В другом интервью Лидия Андреевна уточняла: «Он заметил, что на мне плохие ботинки, я сирота из приюта, ему жалко меня стало, он подарил мне сразу ботинки, я назавтра нарядилась и пришла на урок»). Туда – это в консерваторию. В Саратовскую Алексеевскую консерваторию (названную так в честь наследника престола Алексея Николаевича). Они вошли, затворив за собой массивную дверь, и направились по пустому гулкому коридору в класс – старик и девочка. Что общего было между ними? Тогда – любовь к музыке, к русской песне. Сейчас же можно сказать: и старик, и его юная спутница родились в маленьких деревеньках, а прославились и прославили свою родину под иными именами, чем те, что записал священник в метрическую книгу. С ними здоровались редкие встречные студенты – шли уроки, и в коридоре стояла благоговейная тишина, прерываемая иногда доносящимися откуда-то издалека звуками рояля, - и не знали, что это не просто профессор новую ученицу – он отдаёт долг Николаю Григорьевичу Рубинштейну, вот так же вот когда-то ведшего за руку его самого, хрупкого мальчика, одарённого абсолютным слухом. Да, счастливый случай привёл профессора Саратовской Алексеевской консерватории Михаила Ефимовича Медведева на мебельную фабрику именно в ту благословенную минуту, когда под сводами цеха, пропахшего свежераспиленными досками, стружками, политурой раздавался чистый и нежный девичий голосок, выводивший куплеты входившей тогда в моду песни:

Милый скажет: «До свиданья», -

Сердце вскинется огнём –

И тоскует, и томится

Всё о том же, всё о нём.

Ах, Самара-городок,

Беспокойная я,

Беспокойная я,

Успокой ты меня!

Вспоминая на закате один из самых отрадных дней юности, Лидия Андреевна говорила: «Земно ему кланяюсь, если бы он жив был, считала бы за счастье поклониться в ноги. Это был прекрасный человек».  (Владимир Вардугин «Легенды и жизнь ЛИДИИ РУСЛАНОВОЙ». Саратов. Приволжское книжное издательство. 1999. С. 95 - 96, 98). «Я тоже хочу поклониться Михаилу Ефимовичу – за то, что, занимаясь с полюбившейся ему своим серебристым голоском Прасковьей Лейкиной, не стал… учить её на оперную певицу, высокая профессиональность педагога подсказала ему, что перед ним уникальный случай, когда спорить с природой просто грешно, нужно дать таланту развиться стихийно. Лидия Андреевна вспоминала, что Медведев «многому меня учил. Учил меня, конечно, и арии, и классический репертуар. Но я к этому не очень охотно шла. Я больше всего любила русскую народную песню. Любила я это как.… Всё. – И русские народные песни, как все люди любят и хорошее, и плохое. Всё это я обожала. И так он учить меня стал русской народной песне». (Из выступления на телевидении в сентябре 1971 года). А в статье «Жизнь моя, песня» («Советская эстрада и цирк», № 7, 1968) певица отмечала, что «долго я в консерватории не пробыла. Поняла, что академической певицей мне не быть. Моя вся сила была в непосредственности, в естественном чувстве, в единстве с тем миром, где родилась песня. Я это в себе берегла. Когда пела, старалась прямо в зал перенести то, чем сама полна была с детства – наше, деревенское, такой я и нужна была. В городах очень многие так и иначе связаны были с деревней, и я пела им – прямо в раскрытую душу».

 Лидия Андреевна как-то заметила: «Специально русские песни я никогда не учила, очевидно, я с ней и родилась. А почему именно русская, потому что я ведь и вращалась-то в обществе простолюдином…». Сначала – в деревне, потом – и в городе.…«А саратовская гармошка – вся моя юность, -вспоминала Русланова на записи пластинки в 1970 году. – На Волге она звучала все праздничные дни, когда рабочие могли взять лодку, выехать с гармошкой; и вот девки сидели, припевали, а гармошка саратовская сопровождала их. Вот так-то я, стоя на берегу, девочкой, слушала с жадностью эти частушки, или припевки по-нашему. И вспомнила, когда я стала артисткой, и стала припевать под саратовскую гармошку. Однажды я пела в Большом зале консерватории, обычный концерт, и на него пришёл Горький, я вышла на сцену, спела две песни – «Меж крутых берегов», плясовую какую-то, и – вышел мой гармонист, я спела «Саратовские припевки». Это – органично для волжан. Горький заволновался, пришёл ко мне за кулисы и сказал: «Вот за это – спасибо! Так Вы меня разуважили».      (Владимир Вардугин «Легенды и жизнь ЛИДИИ РУСЛАНОВОЙ». Саратов. Приволжское книжное издательство. 1999. С. 102 - 104). «Всем известно, каким ошеломляющим успехом сопровождались выступления Руслановой в самых различных аудиториях. Однажды, например, в первые годы коллективизации мы давали концерт в Смоленске. Зрители съехавшиеся туда из области, из недавно созданных колхозов, ещё не привыкли к гастролям столичных артистов и принимали нас более чем сдержанно – никому не аплодировали, на всё реагировали иначе, чем городская публика. «Прошла» у нас только одна Русланова. Ей кричали с мест: «Ещё! Спой что-нибудь ещё!». А после концерта за кулисы явилась целая делегация и, низко, «в пояс» кланялась, благодарила артистку». («Лидия Русланова. В воспоминаниях современников». М., «Искусство», 1981. // А. Рудель. «Большое сердце». С.  115).